<iframe src="https://www.googletagmanager.com/ns.html?id=GTM-KMGK7JV" height="0" width="0" style="display:none;visibility:hidden"></iframe>

Лекарство от смерти

Автор: Реувен Кипервассер  •  30 сентября 2015 года

Присутствие смерти в мире логично — ведь если бы люди не умирали, то земля была бы уже давно перенаселена, да и строительные материалы для человеческих тел недолговечны. Однако смерть всякий раз потрясает нас, вызывая ощущение, будто происходящее ужасно, неправильно и жестоко. Это находит отражение в дуалистических религиях — смерть там приходит не от истинного Бога, но от его антагониста — проблематичного Демиурга. В иудаизме, если автор позволит себе обобщить, смерть — это божественное орудие, персонифицированное в талмудической литературе в виде Ангела Смерти. Человек смертен вследствие грехопадения первого человека, но божественная природа смерти не есть демоническая уловка. Она — нечто, комплементарное человеческой природе. Существует немало талмудических рассказов, повествующих о тщетности дебатов с Ангелом Смерти, но сегодня мы поговорим не о них, а о несколько более радикальной попытке найти в этом мире место, над коим Смерть не властна.

ВТ Сангедрин 97a
Сказал Рава: Я всегда говорил: Нет правды в мире. Но один ученик мудрецов, и Рав Тавут его имя (а некоторые говорят, что имя его Рав Тавюми), и если бы ему дали бы все золото, что есть в мире, то все равно бы он не солгал, говорил мне, что однажды он оказался в месте, которое называлось Кушта (правда). В этом месте никто не лгал и не было человека, который бы умер до того времени. 
Он женился на одной из их женщин и имел с ней двух сыновей. В один день его жена мыла свои волосы, и тогда соседка пришла и постучала в дверь. Полагая что это негоже сказать [что его жена занята мытьем], он сказал: Ее нет здесь. И оба его сына умерли. Пришли к нему люди этого города и расспрашивали его: Что этому причиной? И он рассказал им: Так и так было дело. Сказали ему: Пожалуйста, уходи из нашего места и не натравляй смерть на нас.

Итак, вполне известный вавилонский законоучитель начинает повествование с несколько пессимистичного утверждения, что мир зиждется на лжи, и нередко то, что всеми воспринимается как истина, на самом деле таковым не является. В доказательство он рассказывает историю, больше похожую на притчу: на это намекают обе версии имени героя, которое означает «хороший, добрый» и предполагает, что его носитель — человек безобидный и к злу и лжи не склонный. Никому не ведомый нарицательный персонаж, вероятно, проводит жизнь в скитаниях, блуждая по городам и весям, и наконец обнаруживает некий город, который носит название Кушта, то есть «правда» на арамейском языке. Из этого, вероятно, следует, что местные жители говорят на арамейском, а сам город находится где-то в Месопотамии, в ее нехоженых окраинах. Читателю остается лишь гадать, иудеи ли жители этого города, или вполне обычные в этом ареале арамеи — впрочем, это оказывается не слишком важным. Так или иначе, выясняется, что жители этого места были весьма любезны нашему герою: Тавюми был не готов солгать даже за вознаграждение, они же не лгали вообще никогда, ни при каких обстоятельствах. 

Здесь же выясняется, что помимо этого — вполне понятного человеческому разуму — благонравного поведения, они характеризовались чем-то совершенно сверхчеловеческим. Они попросту были бессмертны.

Рассказчик дает понять, что бессмертие это было следствием их правдивости, недопустимости лжи. Героя нашего коллектив правдолюбцев принимает достаточно благосклонно, что немудрено: его зовут Тавюми, он уже задолго до этого провозгласил, что лгать не готов даже за большие деньги. Герой начинает новую жизнь в новом месте, обзаводится женой и детьми, все идет своим чередом. Благолепие нарушается внезапно, когда в неурочный час у ворот его дома оказывается соседка, явившаяся с визитом к его жене, тогда как та занята мытьем волос. Мытье есть процедура интимная и потому не то чтобы с легкостью упоминаемая; тем более когда говорящий — мужчина, а его собеседница — женщина. Поэтому герой предпочитает не говорить соседке прямо, где его жена, а уклончиво сообщить ей, что той-де нет здесь.

В общем-то это почти не ложь, а так — утаение правды. Однако последствия этого поступка катастрофичны.

Смерть приходит в город бессмертных и уносит жизни ни в чем не повинных детей не совсем правдивого Тавюми и его безымянной жены.

Чем-то похожую историю рассказывают церковные писатели того же времени о некоем Зосиме, который, скитаясь, забрел в места проживания бессмертных рехабитов, потомков библейского Рехаба, сына Аминадава (2 Ц. 10:15-28), обитающих у реки Самбатион. Зосима принят ими радушно, и, желая навсегда остаться среди них, он взволнованно просит: если кто-то из обычных людей придет его искать, пусть ему скажут, что, мол, Зосимы здесь нет и не было никогда. Далее следует оперная сцена со всеобщим плачем, коим бессмертные оплакивают ложь, изобретенную Адамом и с тех пор преследующую смертных. Разумеется, Зосиму тотчас же отправляют продолжать свои благочестивые скитания в местах иных.

Так оказывается, что Вавилонский Талмуд разделяет веру современных ему поколений в то, что Смерть не властна над людьми правдивыми. Однако существование людей в обычном обществе непредставимо без хотя бы малого употребления лжи, и потому бессмертие, теоретически возможное, оказывается недостижимым.

Читателю останется решить, оптимистично это заключение — или же наоборот.